lasdesgtel: история

В начале 90-х меня занесло в московскую белоснежную 20-этажную свечку
посреди парка с озёрками, гнутыми мостиками, утками, лебедями и собаками
невиданных мною доселе пород. Это была аспирантская общага МГУ,
почему-то закинутая аж на метро Речной вокзал, на подступах к
Шереметово-II. Мне это здание запомнилось молчаливой улыбкой
архитектора, который похоже не понаслышке был знаком с тяжёлыми буднями
аспирантов, а особенно с их досугом. Это было наверное единственное в
мире звенящее здание. Вместо козырька подъезда из свечки выдвигалось
обширное фойе с высоченными бортиками. В любой час ночи можно было
слышать, как с одного из двадцати этажей об крышу фойе обрушивается
очередная бутылка и разбивается на тысячу осколков, приводя в движение
все предыдущие. Мощное крещендо сменялось затихающим мелодичным
перезвоном.

При моём вселении туда сосед не обрадовался – он привык жить один в
комнате, отличавшейся казарменным порядком и чистотой. Впрочем, он уже
сидел на чемоданах – готовился к отъезду в Финляндию для чтения лекций
по гранту. Сосед оказался матёрым уральским мужичищем, специалистом по
дизайну деревянной отделки помещений. К финским лекциям тема его
диссертации не имела ни малейшего отношения. Талантливый человек
талантлив во всём – его угораздило опубликоваться в международном
журнале по психологии семейных отношений, после чего он и получил
финское приглашение. Забавно, что мужик незадолго до этого как раз
развёлся, но афишировать это не стал – заграничная поездка, да ещё для
чтения собственных лекций, была тогда пределом мечтаний голодного
российского учёного.

Психосемейную его теорию я слышал в последующие годы много раз, но в
каком-то убогом виде – так из эволюционной теории Дарвина выдернули то,
что человек произошёл от обезьяны. В устном изложении моего соседа его
теория выглядела гораздо лучше и интереснее, чем в последующих
пересказах. Из всех млекопитающих мужик выделял малую группу, которая в
отличие от каких-нибудь оленей занимается сексом круглый год – в неё он
относил человека и почти всех животных, которыми тот себя окружил –
собаки, коты, лошади, свиньи, быки, бараны и прочие
парно-непарнокопытные, и даже крысы и мыши. Слова «кобель», «жеребец»,
«котяра» и «кабан» давно стали нарицательными на языках всех народов
мира. Далее этот мужик связывал удивительную сообразительность,
изменчивость и приспособляемость этой группы млекопитающих с их
радостями жизни, и обращал внимание на то, что все они в естественных
условиях моногамией не страдают – настоящего мачо хватает на весь
колхоз, а задача женского пола – выбрать то самое мачо, одно на всех, и
послать всех остальных нафиг. Эта проблема давно решена в мусульманском
мире, а также среди западных поп-звёзд и вообще успешных мужиков. Но вот
затык – в европейской моногамной культуре мужикам принято прятаться.
Девушки не одобряют. И только когда этим девушкам удаётся настоять на
своём, начинается самое страшное – сексуальная энергия возлюбленного,
предназначенная для всей округи в радиусе атомного взрыва, обрушивается
на единственную дурную девичью голову. Парень начинает обижаться, что у
девушки постоянно голова типа болит, а она – что ему только этого и
надо. Начинаются семейные скандалы. А всего-то ей надо понять, что со
своими идиотскими требованиями супружеской верности она попёрла против
самой природы. Хуже того – упёртые на моногамности девушки выбирают
лузеров нравом потише, лишь бы верными были, и этим только портят
человеческий геном. Я охренел, пока его слушал, и примерно догадался о
причинах его развода. То, что этот мужик доказывал, сейчас стало общим
местом, но тогда это видимо было последним писком научной моды, по
крайней мере для пригласивших его робких наивных финок – посетительниц
кружка по проблемам семейной жизни. Бедные финки! Перед отъездом я
искренне пожелал мужику удачи.

После Финляндии этот суровый уральский парень вернулся совсем мрачный и
на остатки грантовых денег пустился по московским ночным клубам. Там он
нашёл ничего себе девушку, и вскоре я заколебался согласовывать с ним
график поочерёдного пребывания в нашей общей комнате. Выглядел он
поначалу офигенительно счастливым, но через пару месяцев стал снова
мрачнеть. Наконец он горько пожаловался мне: «Чёрт меня дёрнул
рассказать этой девушке мою теорию при нашей первой же встрече. Теперь
она с меня не слезает – боится, что другую найду. А мне с ней просто
хорошо – я же её люблю. Недавно вот стал головной болью отговариваться,
а она смеётся…»